Неточные совпадения
Унылые, поблекшие
Леса полураздетые
Жить
начинали вновь,
Стояли по опушечкам
Борзовщики-разбойники,
Стоял помещик сам,
А там, в лесу, выжлятники
Ревели, сорвиголовы,
Варили варом гончие.
— Вам нужно сознаться, Безбедов, — снова и строго
начал Тагильский. И снова раздался сиплый
рев...
«Зачем дикое и грандиозное? Море, например. Оно наводит только грусть на человека, глядя на него, хочется плакать.
Рев и бешеные раскаты валов не нежат слабого слуха, они все твердят свою, от
начала мира, одну и ту же песнь мрачного и неразгаданного содержания».
Рев и бешеные раскаты валов не нежат слабого слуха: они всё твердят свою, от
начала мира одну и ту же песнь мрачного и неразгаданного содержания; и все слышится в ней один и тот же стон, одни и те же жалобы будто обреченного на муку чудовища, да чьи-то пронзительные, зловещие голоса. Птицы не щебечут вокруг; только безмолвные чайки, как осужденные, уныло носятся у прибрежья и кружатся над водой.
Чем ближе подходил человек, тем больше прятался тигр; он совсем сжался в комок. Не замечая опасности, Дерсу толкнул собаку ногой, но в это время выскочил тигр. Сделав большой прыжок в сторону, он
начал бить себя хвостом и яростно
реветь.
Конец августа и
начало сентября — самое интересное время в тайге. В это время начинается
рев изюбров и бой самцов за обладание матками. Для подзывания изюбра обыкновенно делается берестяной рожок, для чего снимается береста лентой, 10 см шириной.
Говоря это, он прицелился и выстрелил в одну из свиней. С
ревом подпрыгнуло раненное насмерть животное, кинулось было к лесу; но тут же ткнулось мордой в землю и
начало барахтаться. Испуганные выстрелом птицы с криком поднялись на воздух и, в свою очередь, испугали рыбу, которая, как сумасшедшая, взад и вперед
начала носиться по протоке.
Оглянувшись, Анфим так и обомлел. По дороге бежал Михей Зотыч, а за ним с
ревом и гиком гналась толпа мужиков. Анфим видел, как Михей Зотыч сбросил на ходу шубу и прибавил шагу, но старость сказывалась, и он
начал уставать. Вот уже совсем близко разъяренная, обезумевшая толпа. Анфим даже раскрыл глаза, когда из толпы вылетела пара лошадей Ермилыча, и какой-то мужик, стоя в кошевой на ногах, размахивая вожжами, налетел на Михея Зотыча.
Это происшествие неприятно взволновало Петра Елисеича, и он сделал выговор Домнушке, зачем она подняла
рев на целый дом. Но в следующую минуту он раскаялся в этой невольной жестокости и еще раз почувствовал себя тяжело и неприятно, как человек, поступивший несправедливо. Поведение Катри тоже его беспокоило. Ему показалось, что она
начинает третировать Нюрочку, чего не было раньше. Выждав минуту, когда Нюрочки не было в комнате, он сделал Катре замечание.
— Ну, дети, сюда! — закричал Александр Иванович, и к нему сейчас же сбежались все ребятишки, бабы, девки и даже мужики; он
начал кидать им деньги, сначала медные, потом серебряные, наконец, бумажки. Все стали их ловить, затеялась даже драка,
рев, а он кричал между тем...
— Вы вот что… —
начал запыхавшийся дворник еще издали. — Продавайте, что ли, пса-то? Ну никакого сладу с панычом.
Ревет, как теля. «Подай да подай собаку…» Барыня послала, купи, говорит, чего бы ни стоило.
Лицо станового дрогнуло, он затопал ногами и, ругаясь, бросился на Рыбина. Тупо хлястнул удар, Михаило покачнулся, взмахнул рукой, но вторым ударом становой опрокинул его на землю и, прыгая вокруг, с
ревом начал бить ногами в грудь, бока, в голову Рыбина.
Большая часть из них имела при себе детей, из которых иные
начали уж
реветь.
Александр трепетал. Он поднял голову и поглядел сквозь слезы через плечо соседа. Худощавый немец, согнувшись над своим инструментом, стоял перед толпой и могущественно повелевал ею. Он кончил и равнодушно отер платком руки и лоб. В зале раздался
рев и страшные рукоплескания. И вдруг этот артист согнулся в свой черед перед толпой и
начал униженно кланяться и благодарить.
— Он презрительно махнул рукой и
начал читать: «Любить не тою фальшивою, робкою дружбою, которая живет в наших раззолоченных палатах, которая не устоит перед горстью золота, которая боится двусмысленного слова, но тою могучею дружбою, которая отдает кровь за кровь, которая докажет себя в битве и кровопролитии, при громе пушек, под
ревом бурь, когда друзья лобзаются прокопченными порохом устами, обнимаются окровавленными объятиями…
И
начинало мне представляться, что годы и десятки лет будет тянуться этот ненастный вечер, будет тянуться вплоть до моей смерти, и так же будет
реветь за окнами ветер, так же тускло будет гореть лампа под убогим зеленым абажуром, так же тревожно буду ходить я взад и вперед по моей комнате, так же будет сидеть около печки молчаливый, сосредоточенный Ярмола — странное, чуждое мне существо, равнодушное ко всему на свете: и к тому, что у него дома в семье есть нечего, и к бушеванию ветра, и к моей неопределенной, разъедающей тоске.
Заводский гудок протяжно
ревел, возвещая
начало рабочего дня. Густой, хриплый, непрерывный звук, казалось, выходил из-под земли и низко расстилался по ее поверхности. Мутный рассвет дождливого августовского дня придавал ему суровый оттенок тоски и угрозы.
Толпе показалось это смешным — вспыхнул
рев, свист, хохот, но тотчас — погас, и люди молча, с вытянутыми, посеревшими лицами, изумленно вытаращив глаза,
начали тяжко отступать от вагонов, всей массой подвигаясь к первому.
Еще в самом
начале, около Большого аула, где мы ночевали, были еще кое-какие признаки дороги, а потом уж мы четверо, один за другим, лепимся, через камни и трещины, по естественным карнизам, половиной тела вися над бездной, то балансируем на голых стремнинах, то продираемся среди цветущих рододендронов и всяких кустарников, а над нами висят и грабы, и дубы, и сосны, и под нами
ревет и грохочет Черек, все ниже и ниже углубляясь, по мере того как мы поднимаемся.
Я было
начал снимать винчестер, как вдруг раздался страшный
рев, треск — и бедный, оборвавшийся зверь вместе с кустом, в клубах пыли сверкнул мимо нас, перелетел через нашу тропинку и загромыхал в бездну, где шум падения был заглушен
ревом Черека.
Добежав до ручки ворота, он с размаха ткнулся об нее грудью и, не чувствуя боли, с
ревом начал ходить вокруг ворота, мощно упираясь ногами в палубу.
За городом, против ворот бойни, стояла какая-то странная телега, накрытая чёрным сукном, запряжённая парой пёстрых лошадей, гроб поставили на телегу и
начали служить панихиду, а из улицы, точно из трубы, доносился торжественный
рёв меди, музыка играла «Боже даря храни», звонили колокола трёх церквей и притекал пыльный, дымный рык...
Я
начал плакать,
реветь, призывать"а помощь маменьку, бабусю… и всех, кого только мог из домашних вспомнить…
Анна Сидоровна
начала опять
реветь.
Санки
начинают бежать всё тише и тише,
рев ветра и жужжанье полозьев не так уже страшны, дыхание перестает замирать, и мы наконец внизу. Наденька ни жива ни мертва. Она бледна, едва дышит…
Иногда навстречу «Ястребу» попадался буксирный пароход, тащивший за собою на толстом канате длинную вереницу низких, неуклюжих барок. Тогда оба парохода
начинали угрожающе
реветь, что заставляло Веру Львовну с испуганным видом зажмуривать глаза и затыкать уши…
— Постой, парень, слушай! —
начал он убеждать Кузьму. — Да ты послушай, что я скажу тебе, дураку! Э,
ревет, словно баба! Слушай, хочешь, чтоб бог простил, — так, как приедешь к себе в деревню, сейчас к попу ступай… Слышишь?
Видит медведь, что дело плохо — убьют его лошади;
начал он
реветь.
А почтеннейшая публика, слыша
рев, и сама
начинает вторить: разбой! клевета! доносы!..
Соня, не выносящая таких ужасов, тоже
начинает плакать, и столовая оглашается разноголосым
ревом.
Под конец обеда, бывало, станут заздравную пить. Пили ее в столовой шампанским, в галерее — вишневым медом…
Начнут князя с ангелом поздравлять, «ура» ему закричат, певчие «многие лета» запоют, музыка грянет, трубы затрубят, на угоре из пушек палить зачнут, шуты вкруг князя кувыркаются, карлики пищат, немые мычат по-своему, большие господа за столом пойдут на счастье имениннику посуду бить, а медведь
ревет, на задние лапы поднявшись.
При его появлении музыканты
начинали свою игру: зурны и накры дули вперемежку, и звуки эти смешивались со звоном колокольчиков на лапах выпущенных на площадку мишуков и
ревом последних в предвкушении кровавой добычи.
Но, как скоро увидел, что цирюльник собирался брить ему бороду, он
начал бороться с солдатами, проклинал всех,
ревел и, наконец, умолял лучше умертвить его.